Багдасарян Вардан Эрнестович,

Реснянский Сергей Иванович

(Статья была опубликована в журнале «Вопросы истории» 2019. №11. С. 20–32; № 12 (2). С. 4–18)

Аннотация:

Представленная статья посвящена рассмотрению исторического сознания российского общества в ее динамических тридцатилетних трансформациях. Прослеживаются тенденции изменений восприятия исторических событий и образов в контексте инверсий развития России в постсоветский период. Источниковой базой проведенного исследования явились данные социологических мониторингов ВЦИОМ, ФОМ и Левада-центра. Для выявления отношений россиян к прошлому был взят двадцатый век, как время наибольшего конфликта общественных групп в осмыслении истории. По результатам исследования, авторы делают выводы о сохранившейся на уровне исторического сознания общества советской матрицы восприятия ключевых событий и персонажей прошлого. Проявляемые в 1990-е-2000-е годы симптомы десоветизации исторического сознания населения, сменились в 2010-е годы тенденцией ее ресоветизации, в том числе и в отношении к истории со стороны молодежи. Одновременно прослеживается тенденция увеличения доли респондентов, воспринимающих историю через призму системы ценностей православной модели государственности. В целом происходящие инверсии исторического сознания россиян определяются доминантой усиливающегося имперского нарратива.

Ключевые слова: историческое сознание, ресоветизация, имперский нарратив, социологический мониторинг, Николай II, Ленин, Сталин, Брежнев, Горбачев, Ельцин, Октябрьская революция, Гражданская война

Общественность последнее время была периодически эпатирована поступающей информацией о результатах социологических опросов в отношении восприятия российским обществом истории. Особенно резонансными оказывались опросы, показывающие высокий уровень популярности И.В. Сталина.^[1] Предположение, что с течением времени и приходом новых поколений культовые фигуры советской эпохи будут объективно утрачивать рейтинговые позиции не подтвердилось. Отчасти, происходит даже обратный процесс, характеризуемый как ресоветизация в восприятии прошлого. Возникает парадокс существенного расхождения оценок и интерпретаций, предлагаемых в школьной версии учебников истории и историческом сознании народа. Такая ситуация не может не вызывать тревоги и не продуцировать соответствующих социально-политических угроз общественного раскола. Объяснение – народ не знает истории и вместе с историческим просвещением исправятся и его оценки прошлого не удовлетворяет. Серьезность угроз, связанных с расхождением условно «официальной» и «народной» версий истории, определяет целесообразность научного анализа доминант динамических изменений исторического сознания российских граждан в постсоветский период.^[2]

Осевое значение в рефлексии любого общества, включая российское, в его саморепрезентации занимает историческое сознание. Несмотря на то, что в широкий научный оборот понятие «историческое сознание» в отечественной науке вошло со статьи Ю.А. Левады 1969 года «Историческое сознание и научный метод»,^[3] его изучение проводилось и ранее, в частности, в рамках исследований национального самосознания.^[4] Другое дело, что с развитием социологии формировалась научная методика изучения исторического сознания, отсутствовавшая по объективным причинам в арсенале исследователей прежде. Историческое сознание относится предметно к восприятию и осмыслению прошлого в масштабах социума или больших социальных групп. Соответственно, социологический анализ, нивелирующий индивидуальные оценки событий и явлений прошлого, и генерализующий доминанты исторической рефлексии народа в целом, является в данном случае ключевым.

Изучение исторического сознания имеет точки сопряжения с историографией в выявлении познавательных ориентиров обращения к истории. Но установкой познания прошлого дискурсивное пространство исторического сознания не исчерпывается. При исследовании его в ракурсах различных обществоведческих и гуманитарных наук выявляются также такие аспекты анализа как выражение через историю национальной (цивилизационной) идентичности социума; опосредованное через исторические образы заявление политической позиции; манифестация через историю ценностей и антиценностей соответствующей общности; идентификация образа врага, переносимого из настоящего в прошлого; коннотации современных событий и образов с событиями и образами истории, нахождение исторических аналогий; отношение к власти и шире политическому классу в целом с позиций сравнения с историческими образцами, их легитимизация или делигитимизация через историю; проявление в историческом нарративе ментальных матриц, национальных архетипов.^[5]Соответственно, через исследование динамики исторического сознания получается широкий массив информации об обществе, его аксиологических предпочтениях, что не всегда реконструируется при системе прямых вопросов об отношении к политической или социальной действительности.

Источниковую базу проводимого исследования составили материалы социологических опросов по исторической проблематике российского населения, проводимых наиболее известными агентствами по социальному мониторингу в России — Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), Фонда общественного мнения (ФОМ) и Левада-центра.^[6] Обращение одновременно к опросам трех ведущих агентств позволяет соотнести полученные ими результаты друг с другом, верифицировать на предмет непротиворечивости.

Для рассмотрения были взяты образы и события двадцатого века в истории России. Акцентировка рассмотрения на двадцатом столетии, как наиболее полемическом временном интервале, позволяет сосредоточиться на столкновении различных позиций в восприятии прошлого в рамках исторического сознания россиян.

Историческое сознание динамично, и воспроизводство в нем архетипов национальной памяти, сопряжено с лабильностью образов, соотносимых с актуальным информационным контекстом. О высоком уровне динамических изменений в историческом сознании россиян свидетельствует, в частности, периодически проводимый с 1989 года опрос ВЦИОМ — Левада-центра по определению «самого выдающегося человека всех времен и народов». По результатам опроса 1989 года с большим отрывом 72 % против 38 % у идущего на втором месте Петра I, победил Ленин. Его победа вполне соотносилась с ленинским культом в СССР, сохранявшимся и в перестроечные годы. По результатам опросов 1994 и 1999 годов побеждал Петр I, что в целом соотносилось с западническим вектором развития России и возрастающим запросом на «сильную руку». Итогом опроса 2003 года стало разделение первого места между Петром I и частично восстановившем свою популярность Лениным, что отражало формирование пока еще латентно тенденции ресоветизации исторического сознания. В результате опроса 2008 года победил Пушкин, что давало, казалось бы, основания для сдвига от политических баталий в преломлении к прошлому в сферу культуры. Но на двух последних опросах — 2012 и 2017 годов побеждает Сталин, очевидно указывая на неоимперские тенденции трансформации исторического сознания россиян. Для сравнения, по результатам опроса 1989 года он занимал только 10-е место. Из других динамических изменений обращает внимание заметная потеря в голосах рядом традиционных фигур российского героического пантеона — Ломоносовым, Жуковым, Суворовым (соответственно, 4-е, 5-е и 6-е место в опросе 1989 года), а также Наполеоном (5-е место в опросе 1994 года). Данные изменения указывают, что историческое сознание россиян, хотя и в значительной мере опирается на матрицу советского исторического сознания, имеет и существенные отличия.^[7]

Опрос ВЦИОМ «Русские кумиры XX века» был ориентирован в большей степени на выявление наиболее популярных фигур в культурной и общественной жизни, нежели в политике. Тем не менее, по результатам голосования в перечне наиболее популярных исторических персон оказались и политические фигуры, что несколько исказило репрезентативность результатов. За первую позицию во всех трех опросах вели борьбу Высоцкий, победивший в 1999 году, и Гагарин, победивший в 2010 и 2018 годах. Образ Гагарина выражал официальный советский бренд, образ Высокого — неофициальную культуру периода СССР. В историческом сознании народа в постсоветский период они сочетались, как наиболее популярные кумиры, выражая в совокупности ностальгию по советскому прошлому. По результатам опроса большой результат — в 26%, что соотносилось с 3-4-м местами в рейтинге «русских кумиров», получил Андрей Сахаров. Однако в дальнейшем его популярность понизилась до 11% и 9-10-го места. Снижение рейтинга Сахарова соотносилось с общей тенденцией девальвации либеральной платформы в историческом и шире — общественном сознании в целом.^[8]

Тезису о ресоветизации исторического сознания российского населения противоречит, на первый взгляд, рост рейтинга популярности Николая II. В советской традиции его образ преподносился в уничижительном ракурсе, что не давало шанса на восприятие в качестве героя истории. Еще в 2008 году в рамках проведения конкурса «Имя России» Николай II не вошел даже в первые двенадцать исторических персоналий. Последующий рост популярности фигуры царя соотносился, с одной стороны, с принятием частью населения православной ценностно-смысловой платформ. И, соответственно, популярность Николая II оказывалась в большей степени приятием его в качестве святого, а не государственного деятеля, что давало априори выигрышные позиции в сравнении с другими историческими персоналиями. Другой стороной популярности явилось латентное оппонирование части общества советским ценностным ориентирам среди другой его части. Такое оппонирование с позиций либеральной аксиологии не получила значимой поддержки, а вот, с позиций православных ценностей и апелляции к дореволюционной России обнаружила достаточно весомые потенциалы.

На начало 2000-х годов все ещё преобладало негативное отношение к последнему российскому императору, хотя и не явно доминантное и без радикальной выраженности. Показательна для иллюстрации этих настроений реакция населения на решение о канонизации Николая 2. По опросу ФОМ ее поддержало 21 % россиян при 17% противников.^[9] Но Фонд общественного мнения спрашивал об отношении к канонизации только тех из респондентов, кто знал о ней, то есть исходно интересовался темой. По опросу ВЦИОМ с незначительным перевесом преобладали противники канонизации — 23 % против 20 % сторонников. Большинство же в обоих опросах составили индифферентные, заявившие о своём безразличии будет ли причислен Николай II к лику святых или нет.

Значительность негатива в отношении к императору в опросе ВЦИОМ 2000 года не следует объяснять при этом столь тонкой темой как установление святости умершего. Негативные оценки преобладали и по вопросу об установлении памятников Николаю II. О своём отрицательном отношении к их установлению заявило 44,6 % респондентов, о положительном — 33,8 %. В качестве безвинной жертвы царя оценивало тогда только 23,6 % общества.^[10] Но по прошествии следующего десятилетия оценки поменялись принципиально.

По опросам ВЦИОМ и Левада-центра 2018 года Николай II опередил среди политических фигур начала двадцатого столетия Сталина и Ленина, как по числу положительных голосов, так и меньшей доли отрицательных. Полученный результат нельзя при этом интерпретировать как достигнутая в историческом сознании общества приоритетность православной версии истории над версией советской. Ленин и Сталин в данном случае отбирали голоса друг у друга, тогда как Николай консолидировал сторонников православной позиции. Играла свою роль и контекстуализация с началом двадцатого века — Революцией и Гражданской войной, тогда как рейтинг Сталина соотносился с более поздними историческими свершениями. Тем не менее, подъем роста популярности Николая II от отрицательного персонажа до исторического кумира — очевиден. ^[11]

Фиксируется, вместе с тем, и определенный надлом в росте популярности императора в несколько последних лет. Этот надлом объясняется радикализацией дискуссии в связи со столетием Революции, выходом фильма «Матильда», кампанией критики в адрес РПЦ. По опросу ВЦИОМ, посвященного расстрелу царской семьи, предполагающей по самой опросной постановке сострадание к жертвам, обнаружились значительные группы населения, негативно относящиеся к императору и императорской фамилии. О симпатии к Николаю II заявило 43 % респондентов, об антипатии — 22 %. Причем, наиболее негативное отношение к царю из возрастных групп высказали не старшие поколения, а молодежь от 18 до 24-х лет. В этой возрастной группе — единственной из всех возрастов доля считающих, что Николай II понес справедливое наказание превысило удельный вес тех, кто полагает, что расстрел царской семьи — ничем необоснованное преступление — 49 %. Наиболее симпатизирующими к царю оказались, вопреки представлениям об определяющем влиянии советской ностальгии на исторические воззрения людей, вступивших во взрослую жизнь еще при существовании СССР, самые старшие поколения. Вероятно, различия в оценках Николая II по возрастам следует искать в отношении к религии — принятии православия значительной частью старшего поколения и антиклерикальными настроениями в части молодежи.^[12]

В средствах массовой информации 1990–х -2000-х годов активно популяризировался образ Столыпина. Героизация его фигуры определялась, с одной стороны, приверженностью премьер-министра рыночной модели развития экономики, с другой, приверженностью политики «сильной руки» в отношении оппозиции и терроризма. Апогеем столыпинской популярности явилось занятое Столыпиным второе место в телевизионном конкурсе «Имя России» 2008 года. Царский премьер-министр опередил Сталина и Ленина и уступил только Александру Невскому.^[13] Однако социологические опросы Левада-центра, ВЦИОМ и ФОМ не подтверждают сколь бы то ни было весомое место, занимаемое Столыпиным в историческом сознании российского общества.

Один из парадоксов исторического сознания россиян связан с восприятием Первой мировой войны. Для имперского восприятия истории поражения Отечества в войнах прошлого признаются с большим трудом, и, чаще всего либо переосмысливаются как победа, либо объясняются фактом предательства, удара в спину, неравенства сил. В восприятии Первой мировой войны, раскрываемом в опросах ВЦИОМ в столетие ее начала и окончания, проявились оба указанные подхода. В 2014 году доля респондентов, полагающих, что Россия в ней одержала победу составляла 34 %, что лишь на 1 % уступала удельному весу тех, кто знал о ее поражении. Через четыре года ситуация еще более усугубилась: 49 % считающих, что Россия победила против 33 %, придерживающихся представлений о ее поражении.^[14]Показательно, что и в оценке итогов Русско-японской войны, по результатам опроса ФОМ 2005 года значительная доля респондентов – 27 % полагала, что Российская империя победила, а правильный ответ о ее поражение давало ненамного больше опрошенных – 35 %. ^[15]

В обоих опросах ВЦИОМ и 2014-го, и 2018 годов, доминирующим оказывался взгляд, что России помешал победить «удар в спину», нанесенный революцией. В 2014 году такой точки зрения придерживалось 40 % респондентов, в 2018-ом – 51 %.

За четыре года усилился имперский крен отношения к Первой мировой войне. На вопрос нужно ли было России участвовать в войне в 2014 году преобладал отрицательный ответ – 42 % против 30 %. Однако в 2018 году уже 42 % считали, что Россия должна была участвовать в войне, и меньшая часть опрошенных – 36 % отрицало необходимость такого участия. Советский негативный образ Первой мировой войны, как империалистической и грабительской, таким образом, в рамках постсоветского исторического сознания подвергся существенной трансформации.^[16]

Несмотря на постсоветскую популяризацию перспектив февралистского развития России, население Февральскую революцию оценивало преимущественно отрицательно. К негативу оценок с советских позиций рассмотрения Февральской революции через призму противостояния февралистов и большевиков, добавился и негатив с позиций православного монархизму, предъявляющего претензии в уничтожении российской монархии. В опросе ФОМ 2006 года крушение монархии оценивалось в большей степени как вред, хотя и разность в голосах со сторонниками оценки ее упразднения в качестве блага была незначительной.^[17]

Согласно всем опросам Левада-центра, доля лиц, полагавших, что крушение монархии имело для России отрицательные последствия превышало долю тех, кто считал, что это было прогрессивным шагом. По результатам опроса 2017 года это соотношение выражалось показателями – 21 и 13 % соответственно. 

В оценке исторического значения Февральской революции наибольшую долю голосов получил взгляд, согласно которому она была не более чем этапом на пути Октябрьской революции, создавшей первое в мире социалистическое государство. Удельный вес респондентов, придерживающихся этого мнения, возрос с 27 % в 2012 году до 32 % в 2017-ом. Рассмотрение Февральской революции с монархических позиций в качестве этапа к последующему октябрьскому крушению снизило свой удельный вес в ответах респондентов с 24 до 19 %. Третья версия ответа, связанная с определением Февральской революции, как открывающейся перспективы развития по пути прогресса и демократии, которая была упразднена в дальнейшем большевиками, получила наименьшее число сторонников, соответственно, 13 и 11 %. Соотношение распределения позиций в отношении к Февральской революции показывает и распространенность восприятия истории начала двадцатого столетия с позиций советской, православно-монархической и либеральной историософских платформ.^[18]

Отношение в российском обществе к Ленину является наилучшей иллюстрацией устойчивости советского исторического сознания. Отрицательные оценки его деятельности хотя и были значительными, но никогда за весь постсоветский период не превышали оценок положительных. В 2000-годы фиксируется тенденция снижения популярности Ленина и рост негативных оценок. Если, согласно опросам Левада-центра, в 2001 году совокупные положительные оценки фигуры Ленина составляли 60 % опрошенных, а отрицательные 11 %, то в 2006 году — соответственно 47 и 16 %. К 2017 году совокупность позитивных оценок снизилась еще на три процента, но одновременно до 10 % уменьшилась доля лиц, имеющих к нему негативное отношение, что было даже меньше, чем в 2001 году.

Персона Ленина стала вызывать меньше раздражения и являться индикатором для радикалов. Так, если еще в 1998 году 14 % респондентов солидаризировалось со взглядом на Ленина как жестокого человека, который с помощью насилия пытался преобразовать страну, то к 2017 году доля приверженцев такого взгляда снизилась до 7 %. С 12 % в 1995 году до 5 % в 2017 году снизилась и доля лиц, определяющих его в качестве жестокого диктатора, готового жертвовать жизнями миллионов. Существенным образом утратила свои позиции в обществе распространенная в перестроечные годы точка зрения об извращении ленинизма последователями вождя. Если в 1998 году такого взгляда придерживалось 37 % респондентов, то в 2017 году уже лишь 21 %. В 1990 году происходившее в стране после смерти Ленина оценивало в качестве отступления от принципов и идеалов революции 65 %, а в 2017 году — уже 43 % при 30 % считающих, что революционный процесс продолжался.^[19]

В опросах ВЦИОМ Ленин, хотя и имел много противников в обществе, занимал в постсоветские годы долгое время первую позицию среди всех исторических персоналий. По опросу 2005 года, в фокусе которого оказались основные персоналии с разных сторон в российской революции, Ленин однозначно занял первое место, как по положительным оценкам, так и разности между позитивными и негативными ответами. Наименьшую долю негативных оценок получил Бухарин, но положительных оценок его деятельности оказалось еще меньше. Вторую позицию после Ленина занял в опросе ВЦИОМ 2005 года Дзержинский. Однако с течением времени Ленин по популярности пропустил вперед Сталина и Николая II, что отражало определенный сдвиг вправо в воззрениях российского общества (либо в пользу модели православной имперскости, либо имперскости национал-большевистского типа).^[20]

Опрос ВЦИОМ 2016 позволяет зафиксировать сохранение в обществе восприятие образа Ленина в соответствии с демократической традицией. Точка зрения о нем, как диктаторе в целом не прижилась. По вопросу о выражении в ленинской политике интересов социальных групп 65 % высказалось, что он действовал в интересах большинства и только 23 % — меньшинства. Характерно, что среди молодежи в возрасте от 18 до 24 лет доля тех, кто видел в деятельности Ленина выражение интересов большинства оказалась даже выше усредненной по обществу величины – 70 %. Симпатизантами Ленина самоопределилось 63 % населения. Среди молодежи таковых оказалось также достаточно много – 60 %. 

В оценке ленинской политики позиции – больше пользы, больше время, примерно поровну и вреда, и пользы – голоса разделись почти по равным долям между сторонниками положительной оценки – 31 % и оценки с позиций внутренних противоречий – 35 %. Сторонники КПРФ в подавляющем большинстве ожидаемо оценили ленинскую политику в плюс. Больше негатива, чем позитива увидели в деятельности Ленина только сторонники двух политических сегментов – непарламентских партий и «Справедливой Россия» (последнее – неожиданно ввиду левого позиционирования СР). Позитивные оценки преобладают над негативными в отношениях к Ленину среди сторонников партий, стоящих не на левых идеологических позициях – «Единой России» и ЛДПР. В отношении к ЛДПР это заслуживает особого внимания ввиду противоречащим такой оценке частым выступлениям лидера партии В.В. Жириновского с критикой Ленина.^[21]

В опросах ФОМ число симпатизантов Ленина также устойчиво превышало число его противников. По результатам социологического замера 2014 года, 52 % респондентов охарактеризовало его как «хорошего человека и только 11 % — «плохого». Ленинскую политику оценило в плюс 43 % респондентов, в минус – 12 %. Позитивные оценки в опросе ФОМ перевесили не только отрицательные, но и оценки амбивалентные – «в равной мере пользу и вред» — 29 %. Низший уровень популярности Ленина в опросной динамике пришелся на 2011 год, после чего фиксируется некоторый подъем рейтинговой позиции.

Индикативно позиция опроса ФОМ в отношении освещения деятельности Ленина. Наибольший вес – 42 % получила позиция, что его деятельность искусственно очерняют, при 7 % — приукрашивают и 23 % — оценивают объективно. Такой результат показывает существующее в целом недоверие народа к исторической науке.^[22]

В советской историософии Октябрьская революция оценивалась как главное событие мировой истории. В постсоветский период прежняя историософская схема подверглась принципиальному пересмотру. Семантика Октябрьской революции в учебной литературе и средствах массовой информации негативизируется, а «седьмое ноября» — один из важнейших советских праздников исключается из государственной праздничной сетки. Среди населения появляются достаточно значительные группы, отрицательно оценивающие Октябрьскую революцию — одни с либерально-демократических, другие с православных позиций. В противовес советской модели они отдают предпочтение, соответственно, февралистской и имперской дореволюционной системам государственности. Тем не менее, для большинства Октябрьская революция при всех социологических замерах оставалась: во-первых, событием социально прогрессивным; во-вторых, исторически неизбежным; в-третьих, наилучшим сценарием из всех возможных альтернатив. Предполагалось, что с течением времени позитивное отношение к Октябрьской революции будет объективно снижаться. Первоначально это предположение подтверждалось соответствующей тенденцией, хотя и реализуемой с большой долей инерции. Однако в дальнейшем наметился противоположный вектор, который условно может быть определен как ресоветизация исторического сознания. В контексте его, а вместе с тем и нового усугубления социального положения большинства, симпатии к Октябрьской революции вновь начали возрастать.

Опросы Левада-центра фиксируют сохранение в обществе преимущественно позитивного восприятия Октябрьской революцией, хотя и определенными оговорками, отличающие ее от классической советской версии. На опросном интервале 1996 — 2017 годов соотнесение позитивных и негативных оценок фиксируется примерно на одном уровне. Положительные оценки по всем опросам варьировались в диапазоне 46-49%, отрицательные — 28-35 %. При этом доля лиц, придерживающихся категорических оценок — «очень положительно» и «крайне отрицательно» устойчиво снижалась. Максимальная разность между положительными и отрицательными ответами в отношении к Октябрьской революции фиксируется в 2014 году.

Октябрьская революция, судя по опросам Левада-центра, представлялось большинству населения исторически неизбежной. По результатам опроса 2017 года с этой точкой зрения солидаризировалось 48 % респондентов против 32 %, считающих, что ее можно было избежать.^[23] Представление о неизбежности Октябрьской революции в народном сознании диссонирует с представлением об отсутствии предопределенности в гибели СССР в 1991 году.^[24]

В качестве главных причин Октябрьской революции респонденты указывают тяжелое положение народа — 50% и слабость правительственной власти — 45%. Эти оценки в целом соотносятся с советской версией революционной ситуации, проявляемой, в частности, в кризисе верхов и усугублении выше обычного нужды и бедствий угнетенных масс. При этом в опросной динамике доля лиц, указывающих на тяжелое положение народа, как главный фактор революции сокращалось, а удельный вес респондентов, ссылающихся на слабость правительственной власти, возрастал. Котнтрбольшевистские версии причин Октябрьской революции — право-конспирологическая о заговоре против русского народа, об экстремизме политических авантюристов и стихийной агрессии толпы получили при опросе 2017 года, соответственно, 20, 19 и 15 % голосов. Обращает на себя внимание рост популярности конспирологической версии с 6 % в 1990 году до 20% в 2017-м.

Среди последствий Октябрьской революции наибольшее число голосов получила оценка ее как толчка к социальному и экономическому развитию страны. Вторую позицию заняла ее понимание в качестве открытия новой эры в истории человечества. В совокупности позитивные оценки явно доминировали над негативными — тормоз развития и катастрофа — 21 и 6 % соответственно. Причем начиная с опроса 1990 года на опрос 2017 года пришелся исторический максимум разности между положительной и отрицательной оценкой революции, подтверждающий наличие вектора ресоветизации исторического сознания. Доля лиц, считающих, что Октябрьская революция принесла России катастрофу снизился с 16 % в 1997 году до 6%, достигнув соответственно исторического минимума.

Важным вопросом в контексте поиска основ российской идентичности имело соотнесение Октябрьской революции с цивилизационной традицией России. Еще в 1998 году преобладала оценка, что в результате Октябрьской революции Россия повернула на чуждый ей путь развития. Такого мнения придерживалось 46 % опрошенных против 27%, считающих, что национальная традиция не была прервана. Однако за двадцать лет произошли системные изменения, и опрос 2017 года показал прямо противоположный результат — 50 % придерживающихся взгляда о сохранении национальной традиции против 35%, заявляющих о разрыве с ней.

Большинство населения признает урон, нанесенный Революцией русской культуре, русскому крестьянству, религии и церкви. Однако доля соглашающихся с признанием такого урона существенно снизилась. В отношении к русской культуре с 69% в 1990 году до 49% в 2017-м, по отношению к русскому крестьянству с 68 до 48%, по отношению к религии и церкви — с 85 до 69 %. По первым двум позициям доля несогласных с такой оценкой почти сравнялась с удельным весом тех, кто придерживался мнения о нанесенном уроне.

Большинство населения считает, что потеря самодержавия — 52% и дворянства -45 % являлось не очень значительной для России потерей. Такая же точка зрения доминировала и в 1990 году. Но в этой опросной позиции наблюдалась другая тенденция, чем в позициях, указанных выше — рост удельного веса тех, кто считает, что упразднение самодержавия (с 11 до 34%) и российского дворянства (с 30 до 42%) было для Россией значительной потерей. Данная тенденция противоположна ресоветизационному тренду и выражает одновременно проявляемый другой вектор — роста сторонников имперско-православной платформы в восприятии истории.

Народ не верит в большинстве в реальность позитивной альтернативы большевикам. Как в опросе 2002-го, так и 2017-го года наибольшее число голосов получил взгляд, что если бы большевики не смогли захватить и удержать власть, то это бы имело для гораздо худшие последствия. Но если в 2002 году разность с другими версиями ответа — восстановление империи Романовых и развитие по западному пути составляла всего 4%, то в 2017-ом году уже 13 и 16 % соответственно.

По персональным симпатиям из деятелей периода революции во всех опросах с 1990 по 2017 год первую позицию удерживал Ленин. Второе место в опросах 1990-го, 1997-го, 2002-го и 2007-го годов занимал Дзержинский, 2017-го — Сталин. Существенно потеряли в рейтинговых позициях Бухарин с 21 до 4%, Троцкий — с 15 до 3%, Махно — с 8 до 2%. Повысился рейтинг Николая II с 4 до 16 % и Колчака — с 3 до 10%. Но этого было явно недостаточно для конкуренции с Лениным и Сталиным.^[25]

Опросы ВЦИОМ подтверждают результаты социологических мониторингов Левада-центра. В понимании природы революций опрос 2016 года дал результат в 57 % придерживающихся мнения об из исторической неизбежности. В 2005 году такого мнения придерживалось 42% респондентов при близком показателе с придерживающимися взгляда о категорической неприемлемости революций — 38 %. К 2016 году доля лиц, категорически недремлющих любые революции снизилась до 25 %.

По вопросу о преследуемых в Октябрьской революции групповых интересах общество раскололось на примерно равные части. Выражала ли она волю народов, населявших Российскую империю — 45% дало положительный ответ, 43% — отрицательный. Выражала ли она интересы всего общества доля положительных и отрицательных ответов в 2017ом году было по 46%. Позиции по этому вопросу резко различаются по возрастам. В возрастных генерациях с 45 лет и старше респонденты придерживаются преимущественно версии, что Октябрьская революция осуществлялась в интересах большинства, более молодые поколения с этим не согласны. Казалось бы, это дает основание предположить, что в дальнейшем, в связи со сменой поколений негативная оценка Октябрьской революции будет усиливаться. Однако, если среди группы 35-44 года позицию об Октябрьской революции как политического выражения интересов большинства поддерживало 38 %, а в группе 25-34 года — 33%, то в поколении 18-24 года — 44%. Очевидно, что формируется молодежь, имеющая ценностные позиции, заметно отличающие ее от предшествующих возрастных групп.

Интерес представляю вопросы ВЦИОМ, предлагающими респондентам попытаться мысленно лично перенестись в 1917 год, и сделать свой выбор. На вопрос, что делали бы респонденты, оказавшись в России периода революции, больше всего голосов — 28 % опроса 2016 года предпочло вариант той или иной степени сотрудничества с большевиками. Почти такой же удельный вес с отставанием в 1 процент получила позиция неучастия в событиях революции ни на одной из сторон, выжидание. О готовности бороться с большевиками заявило только 9% респондентов. По опросу 1990 года готовы были сотрудничать с большевиками 40% опрошенных, что было безоговорочно доминирующей позиции. К опросу 2007 года эта доля снизилась до 22 %, уступив первую строчку сторонникам позиции неучастия в конфликте. Но далее наблюдается процесс частичного восстановления удельного веса сторонников большевизма. Увеличилась, правда, с 10 до 16 % доля выбирающих для себя сценарий отъезда за рубеж, что соотносится в целом с распространенностью эмигрантских настроений среди современной молодежи.

Еще более очевидно симпатии населения в пользу большевиков выявила опросная позиция опроса ВЦИОМ 2017 года о том, какое из политических течений поддержали бы респонденты в 1917-ом году. Ответ — никакое — хотя и получил наибольшее число голосов -36 %, показывал, что позиция неприятия самого революционного конфликта по прошествии столетия после революции вовсе не стала доминирующей. Большевиков готовы были поддержать 32% респондентов, а идущих вслед за ними монархистов — только 5%. Остальные партии получили поддержку от 1 до 4 % голосов, имея в совокупности 12% сторонников.^[26]

По результатам опросов ФОМ подтверждались в целом выявленные доминанты отношения к Октябрьской революции. Согласно опросу 2017 года, доля лиц, считающих, что она принесла больше пользы составило 33% опрошенных, тогда как долю лиц, связывающих с ней больше вреда — 20 %. 

Однако некоторые результаты опросов ФОМ по отношению населения к Октябрьской революции обнаруживают определенные отличия от результатов мониторинга Левада-центра и ВЦИОМ. Так, первую позицию по вопросу, чтобы произошло, не захвати и не удержи большевики власти, занял сценарий восстановления монархии -24 %. Негативный сценарий — распад страны получил несколько меньше голосов — 21%. 

Наиболее позитивную оценку из деятелей периода революции получил по опросу ФОМ не Ленин, а Николай II, хотя и всего с однопроцентной разницей в результатах. Такое различие можно объяснить тем, что в опросе Левада-центра указывался контекст 1917 года, тогда как в опросе ФОМ предлагалась дать оценку историческим персоналиям без соотнесения с временем революции. Самыми негативными историческими фигурами оказались в опросе ФОМ — Троцкий, получивший 32% отрицательных голосов при 19% положительных и Керенский — 25% отрицательных и 10% положительных.^[27]

Гражданская война, как раскол общества, отражается и в расколе исторического сознания в преломлении к соответствующей тематике восприятия прошлого. Примиренческая позиция – в Гражданской войне не было ни правых, ни виноватых, получившая к середине 2000-х годов, казалось бы, относительное доминирование (38 % по опросам ФОМ 2005 и 2008 годов) – уступала со временем тенденции усиления солидаризации респондентов с одной из сторон. При этом в выборе между красными и белыми во всех опросах явное предпочтение отдается красным. По опросам ФОМ 2005 и 2008 годов в определении правоты сторон красных считали правыми соответственно 23 и 20 %, белых – 11 и 7 %. В 2012 и 2017 годах вопрос ФОМ ставился уже о возможности личного участия на стороне красных или белых в Гражданской войне. Очевидно, что оценка правоты и возможности личного участия отражали разную степень отношения к конфликту. По результатам опроса 2012 года на стороне красных готовы были непосредственно участвовать в Гражданской войне 26 % респондентов, а в 2017 году – уже 32 % населения. В Гражданской войне на стороне белых изъявляло готовность принять участие в 2012 году 5 % и в 2017 году – 7 % опрошенных. Доля изъявляющих позицию неучастия в конфликте составляла соответственно 20 и 21 % населения, что почти вдвое уступало тем, кто готов был принять участие в Гражданской войне на одной из сторон^[28].

На преимущественные симпатии к красным указывают и опросы ВЦИОМ (по результатам опроса 2018 года в 2,3 раза по количеству голосов). Однако молодые поколения в возрастной группе 18-32 года отдает некоторое предпочтение белым, отражая поколенческий конфликт исторического сознания. Ввиду нивелированности в опросе возрастных групп до 25 и после невозможно по данному опросу понять, изменились ли симпатии у самой молодой из опрашиваемых возрастных групп по отношению к Гражданской войне, также как они изменились по отношению к Октябрьской революции.

Разделились оценки в отношении объяснения причин Гражданской войны. Наибольшее число голосов – 35 % получило из списка причин иностранное вмешательство. Такой взгляд позволял рассматривать конфликт в России уже не столько как Гражданскую войну, сколько как преимущественно борьбу с внешним врагом. Политика большевиков получала в качестве главной причины Гражданской войны 34 % голосов респондентов. Находящееся на третьем месте в иерархии причин – сопротивление белых – только 9 %, что говорит о скептическом отношении в обществе к белым как самостоятельной силе. 

То, что Гражданскую войну нельзя было избежать считало, согласно опросу ВЦИОМ 2018 года, 58 % респондентов против 36 %, полагавших возможность решения конфликтов мирным путем. Такой взгляд, соответственно, девальвировал в восприятии большинства тактику компромиссов. 

Причина победы красных связывается большинством респондентов – 53 % с поддержкой большевиков «многомиллионными народными массами». Альтернативной точки зрения, что красные одержали победу за счет террора придерживаются только 15 % опрошенных^[29].

Социологические опросы показывают, что курс на «десталинизацию», четыре волны которой фиксируются в истории государственной политики национальной памяти СССР- РФ, оказав определенное влияние на формирование негативных коннотаций образа Сталина, приводили затем к обратному эффекту волнового роста сталинской популярности. Причем, доминантной позицией большинства негативизация Сталина даже на пиках десталинизационных кампаний в СМИ так и не стала. Напротив, волновой откат очередного роста популярности Сталина превосходил прежний уровень его позитивного восприятия. Фиксация тенденции волнового роста сталинского рейтинга позволяет говорить, что его формирование в значительной мере выстраивалось в качестве латентного протеста общества на происходящие реформы, ухудшение социального положения значительных групп населения. Сталин в данном случае выступал ни как реальная историческая фигура, а символический образ, противопоставляемый в народной рефлексии властному дискурсу. Еще одна закономерность, обнаруживаемая в динамике популярности сталинского образа, обнаруживается в его корреляции с конфронтационностью России с Западом. При актуализации конфликта рейтинг Сталина находился в динамике роста, в ситуации потепления отношений – снижался. Такая закономерность позволяет говорить о его восприятии в качестве победителя, выразителя геополитической мощи государства. Сопричастность со сталинским образом подразумевала саморепрезентацию народа в качестве нации победителей, желания победы над новым врагом, основания для которой психологически находились в истории.

Широкий резонанс в 2019 году вызвали данные социологического опроса Левада-центра, показавшие позитивность оценки сталинской политики в российском обществе в 70 %.^[30] Негативную оценку дало 19 %. За все время с 2003 года проведения опросов по соответствующей опросной позиции («Какую роль сыграл Сталин в жизни нашей страны?»)  сталинская политика в 2019 году получила максимум положительных оценок и минимум отрицательных. При первом таком опросе шестнадцатилетней давности положительную оценку давало 53 % респондентов, отрицательную – 33 %. Минимальный уровень поддержки сталинской политики пришелся на февраль 2008 года – 39 %. Далее следовал некоторый рост и новое снижение до 45 % в 2011 году, что соотносилось с некоторым подъемом либеральных настроений. После этого рейтинг популярности сталинской политики изменялся устойчиво в динамике роста. На опрос февраля 2008 года пришелся и максимум негативных оценок политики Сталина – 38 %. Это был единственный опрос, по результатам которого оценки в плюс и оценки в минус были почти равны. При всех других социологических замерах совокупность положительных ответов заметно преобладала. С 12 до 5 % за весь период рассмотрения сократилась доля респондентов, относившихся к сталинской политике резко отрицательно. Резкий рост – сразу на 10 % по отношению к предыдущему социологическому замеру в марте 2016 года произошел при последнем опросе по доле тех, кто завил, что поддерживает тезис, что роль Сталина для нашей страны была целиком положительная.

Другая опросная позиция в опросах Левада-центра – личное отношение респондентов к Сталину показала в целом те же тенденции при меньших общих цифрах сталинской популярности. В марте 2019 года доля заявивших о личном положительном отношении к Сталину составила 51 %. Рост в сравнении с первым замером в 2001 году по соответствующей опросной позиции – 38 % и минимальным уровнем 2012 года – 28 % — также достаточно очевиден. Меньшая доля поддерживающих лично Сталина в сравнении со сталинской политикой объясняется позицией разграничения его на уровне исторического сознания народа в качестве политика и человека. 

Доля лиц, имеющих лично неприязненное отношение к Сталину, составило 14 %, что также несколько меньше доли непринимающих сталинскую политику. В 2001 году негативно к личности Сталина относилось 43 % россиян, что было больше, относящихся к нему позитивно. Тенденция снижения этой доли в последующие годы имело достаточно устойчивый тренд. С 9 до 3 % снизилась доля лиц, относящихся к Сталину с отвращением и ненавистью. В целом явных «сталинистов» — позиция отношения к Сталину с восхищением – 4 % и явных «антисталинистов» — позиция ненависти – 3 % — показывает, что удельный вес радикалов не столь велик. Большинство отвечает менее однозначно – скорее да или скорее нет. Но их позиция в любой момент может радикализоваться в ту или иную сторону.

Перелом в «сталинской теме» произошел за последние годы по опросной позиции отношения народа к политическим репрессиям – их оправданности / неоправданности. На интервале с 2008 по 2012 год соответствующих опросов Левада-центра доля тех, кто считал, что репрессии нельзя ничем оправдать колебалось в диапазоне 58-61 %, составляя очевидное большинство. Впервые число тех, кто считает, что они в какой-то мере оправданы превысило считающих их недопустимыми было зафиксировано на опросе 2015 года. По результатам опроса 2019 года доля оправдывающих репрессии была снова чуть выше – 46 против 45 %. Базовый компонент перестроечной исторической кампании – неприятие репрессии в политике СССР утратил для значительной части общества свое прежнее мотивационное значение. От 3 до 13 % возрос удельный вес тех, кто оправдывает политические репрессии целиком, а, соответственно, и считает их целесообразным методом реализации государственной политики по отношению к сегодняшнему времени.

Сталин, судя по результатам опроса Левада-центра 2019 года, оказывается лишен привязки исключительно к коммунистической идеологии. Из голосовавших на президентских выборах за того или иного кандидата положительно относятся к политике Сталина 80 % сторонников Жириновского, 70 % сторонников Путина (как в обществе в целом) и только 68 % сторонников Грудина. По логике ассоциации с коммунистической идеологией Сталин должен был, казалось, получить наибольшую поддержку среди адептов КПРФ. Однако результаты голосования такому ассоциативному ряду очевидно противоречат. Среди голосовавших за Грудинина оказалась выше, чем в электорате других кандидатов, доля негативно относящихся к сталинской политике – 24 % и относящихся к ней резко отрицательно – 7 %. Все это указывает на тенденцию переосмысления образа Сталина в версии государственника, восстановителя империи и даже оппонента исходной лево-коммунистической идеологии Ленина. Разрывал ли в действительности Сталин с идеологическими принципами ленинской политики – вопрос, находящийся в фокусе обсуждения в СМИ и на форумах, и вне зависимости от того, был ли такой разрыв в действительности, в обществе имперская переоценка сталинской политики по-видимому происходит.^[31]

Опрос ВЦИОМ апреля 2019 года подтвердил результаты опроса Левада-центра о доминанте роста популярности Сталина в российском обществе и достижении исторического максимума сталинского рейтинга за весь постсоветский период. Точку зрения о том, что в период сталинской власти страна развивалась в правильном направлении поддержало 65 % опрошенных. Почти столько же респондентов — 64 % солидаризировалось со взглядом, что Сталин действовал в интересах всего общества. Личное положительное отношение к Сталину в опросе ВЦИОМ оказалось даже несколько выше, чем в опросе Левада-центра, но меньше, как и при левадовском социологическом опрос, в соотнесение с позитивно воспринимающих сталинскую политику — 58 %.^[32]

При сравнении с опросами ВЦИОМ 2005, 2006 и 2007 годов отношение к Сталину изменилось принципиально в положительную сторону. Согласно опросным результатам 2005 года, доля респондентов, считавших, что страна в сталинские годы развивалась в правильном направлении составляло 37 % против 48 %, оценивавших вектор развития как неправильный. По прошествии времени соотношение поменялось. Устойчивым осталась только сравнительно маленькая доля лиц, согласившихся бы лично жить в сталинскую эпоху — только 4%.^[33]

Уже в 2011 году был проведен опрос ВЦИОМ по отношению общества к десталинизации, показавший неприятие большинством официального курса отношения к Сталину. Только 26 % респондентов оценило десталинизацию в качестве целесообразной и своевременной меры государственной политики, тогда как мифом, манипуляцией исторического сознания определило ее 45 % опрошенных. В контексте 2011 года, когда дасталинизационные установки были восстановлены на уровне властного дискурса, в отрицании целесообразности десталинизации можно усмотреть проявление латентной оппозиционности со стороны общества в отношении к власти.^[34]

Индикативное значение меняющегося отношения общества к Сталину имел опрос ВЦИОМ 2017 года, проводимого по вопросу о целесообразности установления мемориальных досок и памятных знаков, связываемых со сталинским образом. Известна негативная реакция части общественности к прецедентам мемориализации Сталина. Среди респондентов опроса ВЦИОМ получила преобладание оценка допустимости и целесообразности такой мемориализации. При этом большинство — 62 % солидаризировалось со взглядом о необходимости установления мемориальных знаков, пропагандирующих успехи на посту руководителя государством, и 65 % — запрете на негативизирующие сталинскую политику мемориалов.^[35] Народ предпочитает видеть в истории своей страны великие свершения, а не разоблачение совершенных преступлений в соответствии со сценарием журнальной кампании периода перестройки.

Опросы Фонда общественного фиксировали доминацию позитивных оценок сталинской политики еще до того, как аналогичные результаты были получены Левада-центром и ВЦИОМ. Еще в 2003 году доля оценивающих сталинскую политику положительно составила 36 % против 29%, считавших, что она привела к негативным результатам.^[36] В 2006 году положительно оценивало роль Сталина уже 47 % респондентов, отрицательно — по-прежнему — 29 %.^[37]

Опросы ФОМ позволяют также зафиксировать динамику оценок российским обществом роли Сталина в Великой Отечественной войне. В 2005 году как положительную ее оценивало 40 % респондентов, в 2013 и 2015 гг. — 46 %, в 2017 г. — 50 %. Доля принимающих оценку — отчасти положительно, отчасти отрицательно находилась во всех опросах в диапазоне трети голосов. Количество сугубо отрицательно оценивающих роль Сталина в Великой Отечественной войне составило в опросе 2017 года только 8 %.^[38]

Интересные результаты в раскрытии понимания представлений россиян дал опрос ВЦИОМ 2006 года. Опрос был посвящен теме репрессий. Тогда по состоянию на 2006 год еще сверхрейтинга популярности Сталина достигнуто не было, и это произойдет позже. Тем не менее, 57 % респондентов высказались с той позиции, что нашему народу всегда (слово «всегда» в данной опросной версии ключевое) нужна сильная рука. Такой ответ означал предпочтения большинства правителю определенного автократического стиля управления. Еще 20 % предпочло версию необходимости «сильной руки» на современном историческом этапе. Связанность опроса с темой репрессий, что ассоциативно могло использоваться как предупреждение к чему «сильная рука» может привести в реализации своего курса, не повлияло на общие итоги голосования. Только 20 % респондентов заявили, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы вся власть сосредоточивалась в одних исключительно руках.^[39]

Победа в Великой Отечественной войне справедливо оценивается в качестве важнейшего консолидационного основания в историческом самосознании россиян. Тем не менее, широкую циркуляцию в средствах массовой информации и интернет получили различного рода мифологемы, направленные на дезавуирование образа СССР и советского руководства периода Второй мировой войне. Многие из них со времен перестройки составили клише интерпретации Второй мировой войны ангажировано в антисоветской / антироссийской направленности. Динамика социологических мониторингов показывает устойчивую тенденцию отхода от этих клише на уровне массового сознания.

Одна из наиболее резонансных мифологем, связанная с фигурой В. Суворова (Резуна), книги которого издавались в России широкими тиражами, состояла в утверждении превентивного характера нанесения Гитлером в 1941 году удара по СССР. На вопрос Левада-центра – планировало ли руководство Советского Союза нападение на Германию положительно отвечало в 2005 году 19 % респондентов, 2010-ом – 16 %, 2015-ом – 14 %, 2018-ом – 13 %. С каждым опросам увеличивалась, соответственно, и доля тех, кто давал отрицательный ответ и ответ категорически отрицательный (по опросу 2018 года совокупно они составили 76 % населения).

Значительность потерь Красной Армии на начальном этапе войны, превышающих потери Германии, преимущественно объяснялось в опросах 1990-х годов тем, что «сталинское руководство не считалось с жертвами». Такой ответ получил в опросах 1991 и 1997 годов, соответственно, 36 и 34 %. В дальнейшем доля лиц, придерживающихся такого объяснения, устойчиво снижалась, достигнув по результатам опроса 2018 года исторического минимума – 9 %, что соответствовало последнему месту из всех представленных объяснительных версий. В качестве основных причин – 36 % респонденты чаще всего указывают на внезапность нападения Германии и ее военно-техническое превосходство в начале войны – 29 %.^[40]

Рост популярности Сталина сказывался соответственно на падении популярности Хрущева, как десталинизатора. И по самым ранним социологическим замерам Хрущев не воспринимался в череде главных героев истории. Но он не оценивался российским населением и в качестве резко отрицательного персонажа, каковыми оказались Горбачев и Ельцин. Главным положительным коннотатом хрущевской эпохи оценивалось с большим отрывом от других индикаторов освоение космоса. Наиболее часто ассоциируемый с Хрущевым негативный коннотат — дорогостоящие и малоуспешные эксперименты в сельском хозяйстве, выражаемые через образ «кукурузника»). Десталинизация и «оттепель» имели факторный вес в оценках хрущевских деяний в позитивном ключе сравнительно незначительный (соответственно седьмую и четырнадцатую позицию в опросе 2014 года). Позитивные оценки Хрущева преобладали по всем опросам над негативными. Но установившаяся тенденция снижения положительных оценок и роста отрицательных позволяет предположить, что при ее сохранении он в скором времени окажется в восприятии большинства в ряду антигероев России. По замеру Левада-центра 2016 года, доля положительных оценок политики государства периода Хрущева — 31% совпала почти с долей отрицательных оценок -29%.^[41]

Ностальгические чувства в отношении к СССР проявились, прежде всего, в высоких оценках большинством населения государственной политики периода руководства страной Брежневым. Из всех исторических эпох, в которые бы было наиболее желательно жить, респонденты отдают предпочтение именно брежневской эпохе. Социальная стабильность, достаточный материальный достаток, уверенность в завтрашнем дне, бесплатные образование и здравоохранение, при минимизации в сравнении с предыдущими эпохами репрессивного механизма — все это определяло предпочтительность системы брежневизма. Парадокс состоит в том, что эпоха, характеризуемая в учебной литературе как «застой» и раскрываемая через процессы латентного кризиса, для россиян оказывается наиболее привлекательной. Официальная реакция на народные симпатии к брежневизму выражалась формулировкой «Российской газеты» — «ложные воспоминания».^[42]

Между тем, популярность Брежнева среди населения уже к 2001 году достигла, по опросу Левада-центра, 44% при 14% относившихся к этой фигуре отрицательно. Рост положительных настроений в отношении Брежнева даже опередил первоначально такой рост в отношении Сталина, имея в виду, что именно эти фигуры оказались прежде всего в фокусе критики периода перестройки. В 2000-е число симпатизантов Брежнева немного снижается — по опросу 2006 года до 39% при том, что удельный вес респондентов, относящихся к нему отрицательно тоже несколько снизился — 12%. Новый подъем рейтинга популярности Брежнева в 2010-е годы вывел к очередному мониторингу Левада-центра 2017 года на показатели 47% положительных оценок и 9% оценок отрицательных.

Брежнев по опросу 2017 года оказался по разности положительных и отрицательных оценок «лучшим правителем» двадцатого столетия. Это было преподнесено в средствах массовой информации, как сенсация. Подтекст сенсационной подачи состоял в том, что лучшим правителем в восприятии народа оказался политический деятель, высмеиваемый за физическую немощь и недостаток интеллектуальных качеств. В действительности в факте брежневского лидерства сказалась специфика подсчета положительных и отрицательных голосов. Положительные голоса складывались из проголосовавших по позициям — отношусь 1. с восхищением, 2. с уважением, 3. с симпатией, а отрицательные — отношусь 1. с неприязнью, раздражением, 2. со страхом, 3. с отвращением, ненавистью. По позиции отношусь с восхищением — наибольшая степень эмоциональной поддержки — Брежнев уступил и Сталину, и Ленину, и Николаю II, показав одинаковый результат с Андроповым. По позиции отношусь с уважением он также оказался на четвертом месте. Больше у Брежнева голосов, чем у других политиков, только по позиции — отношусь с симпатией, имеющей наименьшую степень эмоциональной выраженности. За счет преимущества по проголосовавшим — отношусь с симпатией Брежнев и занял первое место. У него оказалось меньше, чем у других советских лидеров — особенно Сталина и голосов против 9% против 19%. Брежнев, как политик, меньше прибегал к инструментам насилия, и сравнительная мягкость его политического стиля минимизировало и долю лиц из условно либерального сегмента общества, относящихся к нему резко враждебно.^[43]

Изменилось отношение и россиян к считавшимся ранее одиозными страниц истории брежневского периода. К таковым, например относится введение советских войск в Чехословакию в 1968 года. Со времен перестройки за этими событиями был закреплен маркер одного из наиболее позорных проявлений советского милитаризма. Еще в 2008 году по результатам опроса ФОМ, проводимого под сорокалетнюю годовщину чехословацких событий, большинство россиян 22% против 15% (вопрос задавался только тем, кто слышал о вводе советских войск в Чехословакию) ответило, что решение о вводе войск было неправильным. Впрочем, 30% затруднившихся ответить давало основание предположить, что в дальнейшем неопределившиеся могут в зависимости от общего вектора общественных настроений занять одну или другую сторону. По результатам проведенного ФОМ мониторинга 2018 года уже среди населения преобладала точка зрения, что ввод советских войск был правильным решением — 26 % против 13 % считающих его неправильным. Результаты аналогичного опроса Левада-центра зафиксировало еще больший удельный вес россиян, одобряющих ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году — 36 % против 19 %, осуждающих вторжение. В условиях Конфликта России с Западом, в котором Чехия выступает в лагере противника, как член НАТО и страна, принявшая пакет антироссийских санкций, результат опроса был фактически предопределен соответствующим контекстом.^[44]

Поддерживая ввод советских войск в Чехословакию, население, вместе с тем, не поддерживает в большинстве ввод советских войск в Афганистан. Целесообразным такой шаг оценивало, согласно опросу ВЦИОМ 2019 года, 31 % респондентов, нецелесообразным — 42%. Однако почти треть поддерживающих правильность введения войск в Афганистан само по себе индикативно. Еще более показательно, что из всех возрастных групп необходимость ввода войска была поддержана группой молодежи 18-24 года. Причем в этой возрастной генерации перевес в пользу сторонников вторжения оказался достаточно весомым — 48% против 19%. Фиксируется в данном случае, как и по другим опросным показателям на исторические темы, появление новой генерации с более выраженными имперскими настроениями, нежели у предыдущих поколений.^[45]

Важное место к началу 2000-х годов в историческом сознании россиян занимал Андропов. По опросу Левада-центра 2001 года он по степени популярности среди правителей России / Советского Союза двадцатого столетия занимал второе место, уступая только Ленину. Андропов выражал тип руководителя, соотносимого с моделью «сильной руки». Он, что было принципиально важно в условиях широкой коррумпированности власти, боролся с коррупцией и сажал коррупционеров. Вместе с тем, масштабы репрессий при Андропове не были сопоставимы с репрессивной политикой других руководителей, связываемых с образом сильной руки. Играл свою роль, по-видимому, и рост популярности Путина, по отношению к которому использовались первоначально параллели в качестве «нового Андропова». В равной степени и популярный исторический образ Андропова давал соответствующие проекции на восприятие фигуры Путина.

Однако в дальнейшем рейтинг Андропова устойчиво снижается. Если в 2001 году он получил 56 % положительных оценок, то в 2006 году — уже 47 %, а в 2017 году — только 37 %. Со второй позиции Андропов переместился на пятую. Его негативный рейтинг при этом вырос незначительно — на 3%, но существенно увеличилась доля лиц, заявляющих о безразличном к нему отношении — с 30 до 42 %. В данном случае можно говорить о вытеснении фигуры Андропова в историческом сознании другими фигурами, коннотируемыми с теми же запросами на сильную руку и, прежде всего, Сталиным. Сказывалось, по-видимому, и снижения интереса к Андропову в средствах массовой информации, а для информированной части общества — раскрытие темы о выдвижении им однозначно отрицательной в народном восприятии фигуры Горбачева.^[46]

Горбачев, являясь в восприятии большинства россиян отрицательной фигурой истории, оказывается для значительной части населения преступником, изменником Родины. Главное предъявляемое ему обвинение, идущее с принципиальным отрывом от других исторических коннотаций, распад Советского Союза. Большинство полагает, что при другом правителе СССР бы не распался. Причем такого мнения придерживаются не только сторонники КПРФ, но и «Единой России».

Прямо противоположные результаты дают опросы по определению самого выдающегося деятеля российской истории в западных странах. Сообразно с ними, Горбачев является наиболее высокорейтинговой исторической фигурой России.^[47] Самый негативный образ для российских и самый позитивный — для западных респондетов, Горбачев является и индикатором сохраняющего актуальность и воспроизводимого конфликта Россия — Запад.

Акцентировано эта версия прошла верификацию в опросе Pew Research Center, проведенного в 2017 году по бывшим странам социалистического лагеря. Бралось для сравнения мнения респондентов в отношении Сталина и Горбачева. Разработчики опроса предположили, что популярность этих фигур находится в отрицательной корреляционной зависимости. Разность положительных и отрицательных голосов по странам опроса выразилась следующим образом: за Горбачева – Эстония – 47, Польша — 45, Венгрия — 45, Чехия — 42, Литва — 40, Хорватия – 39, Латвия — 28, Румыния — 18, Беларусь – 10, Греция – 9, Босния – 8, Украина — 6; за Сталина — Болгария — 1, Сербия – 5, Молдова – 12, Армения — 25, Россия — 36, Грузия — 39.^[48]

В опросах ФОМ с 2001 по 2011 годы разность между доминировавшими отрицательными и положительными оценками колебалась в диапазоне 12-18 %. Максимум поддержки Горбачев получил при опросе 2004 года — 18 %, максимум отрицательных — 32 % при опросе 2005 года. Резкое усиление неприятия фигуры Горбачева происходит при новом обострении конфликта России и Запада. Согласно опросу ФОМ 2016 года разность отрицательных и положительных оценок составила 30 % (39 % положительных голосов и 9 % отрицательных). Неприятие народом горбачевской политики оказывается еще более акцентировано выражено, чем неприятие самого Горбачева. По опросу 2016 года разность между отрицательными и положительными оценками в отношении к горбачевской политике составила 43 %. По отношению к опросу 2014 года доля поддерживающих политику Горбачева сократилась на 5 %.^[49]

То, что Горбачев сыграл ключевую роль в распаде СССР и будь вместо него другой руководитель страны, Советский Союз существовал бы и в настоящее время, как позицию большинства зафиксировал опрос ВЦИОМ 2011 года. Мнения, что СССР распался бы независимо от фигуры Горбачева, что не предполагало автоматически позитивного отношения к ней, из голосовавших за различные политические партии придерживаются только сторонники ЛДПР. Старшие поколения более склонны персонализировать вину Горбачева, молодые склонялись к точке зрения об объективности распада Советского Союза.^[50]

Перестройка, позиционируемая в учебной литературе преимущественно как объективно необходимые преобразования, оценивается обществом негативно. С инициированием перестройки увязывается последующий распад СССР и ухудшение социального положения населения. По опросам Левада-центра, в 1990-е годы со значительным перевесом доминировала позиция, что было бы лучше если все в стране оставалось так, как было до перестройки. Вопрос формулировался не совсем корректно, так как учитывал мнения тех, кто считал изменения необходимыми, но видел их иной парадигме, нежели реализовывали реформаторы горбачевской команды. Получалось будто бы перестройка являлась единственно возможной моделью модернизации и следовало голосовать либо как противник любых преобразований, либо как сторонник горбачевского курса. Были и другие опросные позиции, подвигающие неопределившегося респондента отдать голос в пользу перестройки — стало ли легче говорить все, что думаешь; стало ли легче вступать в любые организации; стало ли легче участвовать в политической жизни; стало ли легче решать вопросы своей религиозной жизни? При этом вопросов, которые бы выводили на очевидно отрицательные ответы в опросах Левада-центра не задавалось. Тем не менее, доля считающих, что перестройка была не нужна вовсе превышала по большинству проведенных социологических замеров 50%, тогда как удельный вес несогласных с такой оценкой варьировался в диапазоне 40 %.

В 2000-е годы число противников перестройки снижается, а сторонников преобразований в адресации к 1985 году — возрастает. При опросе 2006 года удельный вес противников перестройки впервые оказался меньше, а в 2008 году снизился до исторически минимального значения в 31 %. Удельный вес условных сторонников перестройки достиг в 2006 году 45%, а в 2008 — максимальной величины в 52%. Однако с конца 2000-х гг. тенденция меняется, выражаемая первоначально в сокращении числа сторонников перестройки, а затем и роста приверженцев доперестроечной системы. С опроса 2010 года сторонники перестройки во всех опросных замерах Левада-центра были в меньшинстве. Исторически максимальный разрыв в 21 % между считающими, что перестройка была не нужна и оценивающими ее как необходимость пришелся на опрос 2017 года (50% противников перестройки и 29% сторонников).

Респондентам в опросах Левада-центра предлагалось высказаться (более одного возможного ответа) о возможных последствиях того, если бы в 1985 году перестройка не была инициирована. Доминировали во всех опросах ответы о позитивном сценарии развития страны, предотвращении катастроф. Наибольшее число голосов — 38 % набрал ответ, что жизнь пусть медленно, но становилась бы лучше. На второй позиции с 32% оказался ответ, что тяжелых конфликтов и потрясений удалось бы избежать, а единая великая страна была бы сохранена. Первый из возможных негативных ответов о нарастании социальных и межнациональных противоречий занял только четвертую строчку с результатом 16%.^[51]

Прослеживается рост доли россиян, которые оценивают Горбачева как преступника, сознательно и злонамеренно развалившего СССР. Если в 2010 году такой версии придерживалось 16% респондентов, то в 2016 году — 24 %. Оценка Горбачева, как политика, думавшего о благе страны, однако совершившего серьезные ошибки, приведшие к роковым последствиям, хотя и преобладает, но ее удельный вес сокращается. Доля респондентов, считающих, что Горбачев взял на себя ответственность в проведении жизненно необходимых реформ находится вопросах разных лет примерно на одном уровне, собрав в 2016 году 12% голосов. В предлагаемом респондентам перечне «хорошего», совершенного Горбачевым позиция ничего заняла в опросе 2016 года абсолютное первое место с 47 %. Особо обращает на себя в данном случае даже не сам показатель, а резкий рост числа респондентов, не обнаруживающих ничего позитивного в горбачевской политике с 4% в опросе 2011 года. Занявшее второе место в 2016 году деяние — «положил конец Холодной войне» набрала только 6%, а третье — «ввел демократические свободы» — 5% голосов. Все остальные версии положительных деяний не получили более 2%. Показательно, сокращение числа респондентов, положительно оценивающих введение Горбачевым демократических свобод с 10 % и первой рейтинговой позиции в опросе 2011 года.^[52]

Симпатии к СССР по-прежнему определяют историческое сознание большинства российского населения. Именно советский период истории воспринимается как осевая основа народной историософии. Большинство населения высказываются с сожалением о распаде Советского Союза. Причем, приход молодых поколений, не живших при СССР, не снижает общий уровень симпатий к советскому прошлому. Принципиально с школьными учебниками и программой изучения истории в школе, воплощенной в Историко-культурном стандарте, расходится народное представление по вопросу о предопределенности гибели СССР. В программе отражен официальный подход, что гибель Советского Союза была объективно предопределена, тогда как в понимании большинства общества объективной предопределенности не было.

Уже в первом же опросе марта 1992 года, проводимом ВЦИОМ (в дальнейшем опросный мониторинг был продолжен Левада-центром), неприятие большинством населения распада СССР было очевидно — 66 % сожалело о случившемся при 23% поддерживавших произошедшее. К 2000-му году о распаде СССР сожалело уже 75 % при 19 % не испытывавших сожаления. Далее в 2000-е и начало 2010-х годов уровень ностальгии снижался. Опрос Левада-центра 2012 года показал исторический минимум доли населения сожалеющего о распаде СССР — 49% и максимум отказывающихся сожалеть о случившемся — 36 %. Но далее вектор изменения отношения народа к распаду СССР выражался уже в обратном процессе роста просоветских симпатий. Согласно опросу ноября 2018 года. Доля сожалеющих о распаде СССР составила 66 %, точно так, как и в 1992 году, при 25 % не сожалеющих. В своем восприятии произошедшего в 1991 году общество вернулось за четверть века фактически к исходной позиции.

По вопросу о неизбежности распада СССР максимальную поддержку точка зрения о том, что этого можно было избежать была показана по результатам опроса ноября 2018 года — 60 %. Максимальный разрыв между противниками предопределенности распада Советского Союза и фаталистами фиксируется опросом 2000 года — 36%, минимальный — опросом 2015 года — 12 %. Опрос 2018 года зафиксировал разность между ними в 33%. Произошедшее со второй половины 2000-х некоторое снижение веры населения в жизнеспособность Советского Союза сменилось восстановлением позиций, которые можно условно определить как ресоветизационные.^[53]

Опросы ВЦИОМ по мониторингу отношения населения к распаду СССР подтверждают результаты Левада-центра. Согласно данным опроса 2016 года, доля сожалеющих о распаде Советского Союза составила 63% против 23% респондентов, которые относились к этому без сожаления. Представления о том, что гибели СССР можно было избежать придерживалось в 2016 году 56 % респондентов при 32%, придерживающихся точки зрения о неизбежности его распада. Десятью годами ранее в 2006 году эти показатели были соответственно в 47% и 41%. Разность, таким образом, за десять лет возросла с 6 до 24%, свидетельствуя о росте популярности советской модели.^[54]

Результаты опросов Фонда общественного мнения коррелируют в мониторинге отношения российского населения к распаду СССР с данными других масштабных социологических опросов по этой проблематике. Сообразно с полученными результатами, большинство населения сожалеет о распаде СССР и считает его гибель не следствием объективных процессов, а результатом действий конкретных политиков. Советские симпатии большинства с начала 2000-х годов сокращались, хотя и оставались доминирующими. Максимальный уровень сожаления о распаде СССР пришелся в опросах ФОМ на 1999 год — 85%. По результатам близкого по времени опроса 2001 года, 71% населения придерживалось точки зрения, что распад Советского Союза не был объективно предопределен, и главная его причина состояла в действиях тогдашних политиков. Минимум симпатий СССР вызывал в условно «медведевский» период руководства — 51% симпатизантов. Далее, как и в опросах Левада-центра и ВЦИОМ, обнаруживается смена вектора в направлении ресоветизации исторического сознания.^[55]

Ельцин в восприятии прошлого россиянами соперничал с Горбачевым в качестве самой негативной фигуры отечественной истории. По результатам последних опросов он был оцениваем хуже Горбачева, заняв рейтинговую позицию худшего правителя России двадцатого столетия. Доминирующе негативным отношение к Ельцину было еще во время его нахождения на посту президента. В дальнейшем оно еще более ухудшалось, за исключением периода небольшого улучшения конца 2000-х — начала 2010-х гг. Негативная оценка Ельцина большинством российского населения вступает в противоречие с оценкой его деятельности в учебной литературе, как исторически необходимой при переходе от советской модели государственности к Новой России.

Показательно в отражении тренда восприятия Ельцина сопоставление опросов ВЦИОМ об отношении населения к первому  президенту России 2007-го и 2016-го годов. Согласно опросу 2007 года, в общественном сознании преобладал образ Ельцина, как политика, который пытался вывести страну из кризиса, но совершив множество ошибок, только его усугубил. Такую оценку разделяло 45% респондентов. Получалось, что кризис возник еще в позднесоветское время, а на ельцинский период он был лишь пролонгирован. Точка зрения, что в кризисе виноват сам Ельцин и его окружение оказалась поддержана 36 % респондентов. Еще 13 % опрошенных полагало, что Ельциным было сделано все возможное, чтобы вывести страну из кризиса. Через девять лет историческая роль Ельцина виделась большинству населения уже иначе, ни как политика не сумевшего противостоять кризиса, а как главного виновника кризисных процессов. Первую позицию среди возможных вариантов ответа занял в 2016 году подход, что в Кризисе виноват сам Ельцин и его окружение — 50% голосов. Точку зрения, что Ельцин пытался вывести страну из кризиса, но совершил много ошибок поддержало на этот раз 34 % населения. До 6 % снизилась и доля тех, кто считал, что Ельцин сделал все возможное, чтобы вывести страну из кризиса.

При опросе 2007 года на предложение назвать «хорошее», что принес период ельцинского президента, первую позицию получил ответ — преодоление дефицита, карточек и очередей — 30 %. Через девять лет на первой позиции с большим отрывом от остальных находился ответ — «не могу назвать ничего хорошего» — 41%. Доля называвших в качестве достижения преодоления дефицита снизилась до 17 %.^[56]

В оценке августовских событий 1991 года, прослеживаемых в опросах ВЦИОМ и продолженных Левада-центром, сталкивалось две основные позиции — просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве государства и трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа. Третья позиция, считающаяся официальной — победа демократической революции, покончившей с властью КПСС — не получала ни в одном из опросов существенной поддержки. Первоначально среди населения с достаточно большим отрывом доминировал взгляд на события августа 1991 года в качестве эпизода борьбы за власть. По результатам опроса    1994 года он поддерживался 57 % опрошенных против 27%, оценивающих их в качестве трагедии страны и народа. Но в дальнейшем первая из позиций постепенно теряла голоса, а вторая их приобретала. Впервые оценка августа 1991 года, как трагедии получила больший удельный вес по результатам опроса 2011 года. Далее незначительный перевес был то на стороне одного, то другого взгляда. По результатам опроса 2018 года на 2% больше голосов получил взгляд на август 1991 года как трагедию. Точка зрения о демократической революции получила по результатам опроса 2018 года минимальный уровень поддержки — 6%.

При ответе на вопрос — кто был прав в августовских событиях 1991 года ГКЧП или Ельцин с демократической командой устойчиво во всех опросах и с большим отрывом давался ответ — ни те, ни другие. Изменялась вторая позиция, где сторонники ГКЧП и Ельцина во всех опросах шли фактически вровень. Максимум поддержки позиция Ельцина получила по результатам опроса 2008 года, соотносясь с общей либеральной тенденцией этого периода. По результатам опросов, 2014 и 2018 годов больший уровень поддержки получил ГКЧП.^[57]

Опросы ФОМ подтверждают доминанту отрицательных оценок населением фигуры Ельцина. Доля отрицательных оценок в них варьируется в интервале 54 — 59 %. Удельный вес положительных оценок снизился от исходных 25 до 20 %. Характерна реакция на вопрос о делании при посещении Екатеринбурга посетить Ельцин-центр и о желании посмотреть документальный фильм о деятельности Ельцина. В обоих случаях большинство дало отрицательные ответы, соответственно, 64 и 58 %. Такая реакция свидетельствует, что для значительных групп населения Ельцин не просто отрицательный персонаж, но фигура, вызывающая резкое неприятие — вплоть до нежелания смотреть посвященные ему фильмы и посещать связанные с его именем музеи.^[58]

В опросах Левада-центра присутствовала позиция выявления отношения респондентами к выборам президента России, в которых победил Ельцин в 1991 году в противостоянии с Рыжковым и Жириновским и в 1996 году в противостоянии с Зюгановым. И в опросе 2000-го, и 2015-го годов большинство оценивало факт ельцинских побед отрицательно. Доля, отдаваемых Ельцину положительных голосов применительно к первым выборам составила в 2000-ом году 37%, а в 2015-ом — уже только 25%; применительно же ко вторым соответственно — 27% и 20%. Это означало, что значительная часть общества, голосовавшая прежде за Ельцина, сменила с течением времени к нему свое отношение.

Переосмысливалось и связываемое с деятельностью Ельцина отношение к декларации о независимости Российской Федерации 1990 года, принятие которой было, как известно, положено в основание государственного праздника — Дня России. В 2000-ом году еще преобладали положительные оценки факта принятия декларации, поддерживаемой 37% респондентов против 28% ее противников. Через пятнадцать лет поддержка декларации снизилась до 29 %, а доля противников возросла до 44%. Такое отношение бросало тень и на праздник 12 июня, исторические основания которого большинством населения не принимались в позитивном ракурсе.^[59]

Реформы Гайдара — еще одна тема расхождения учебной и народной версии истории. Для народа политика шоковой терапии обернулась значительным ухудшением социального положения. Такое ухудшение объяснялось как необходимая мера быстрого перехода к рыночной экономике. Для большинства населения такое объяснение показалось неудовлетворительным. Причем, с течением времени, когда, казалось бы, и должны были проявляться результаты реформ, отношение к ним ухудшалось. В 2010 году — время усиления либеральной риторики во властном дискурсе, согласно опросу ВЦИОМ, голоса примерно разделились — 36%, считающих, что реформы были необходимы и 38%, отрицающих их необходимость. В 2019 году сторонников гайдаровских реформ было уже только 15%, тогда как доля противников возросла до 54%. 

При оценке результатов реформ было предложено в опросе ВЦИОМ три возможные позиции — 1. спасли страну от разрухи, заложив основы рыночной экономики; 2. проводились в правильном направлении, но поставленные цели не были достигнуты; 3. целевым образом были направлены на разрушение страны. По результатам опроса 2019 года, позитивно оценивало итоги реформ — первая версия ответа — только 4% респондентов. Точки зрения о правильном направлении и недостигнутых результатах придерживалось 32 % опрошенных. Первую же позицию — 44% проголосовавших занял ответ о целевом разрушении реформаторами страны. Конечно, опрос ВЦИОМ соединил неправильность направления реформ и целевой замысел разрушения страны в одну версию ответа, но, тем не менее, сам факт негативного отношения к реформаторам-рыночникам среди большинства населения достаточно индикативен. Среди сторонников политических партий мнения о целевой направленности гайдаровских реформ на разрушение страны придерживаются голосующие на выборах за «Справедливую Россию», ЛДПР и КПРФ, соответственно, 62%, 46% и 55%. Версии, что реформы имели правильную направленность, но не были реализованы с точки зрения результатов придерживается несколько больший контингент голосующих за «Единую Россию» — 37% при 31% сторонников версии целевого разрушения страны, а также сторонники непарламентских партий — 45%.^[60]

***

Анализ состояния исторического сознания россиян за последние тридцать лет по данным социологических опросов позволяет выявить выраженные доминантные тенденции. Десоветизация исторического нарратива сталкивалась с инерционностью советской матрицы восприятия истории. Определенные проявления ее трансформации в десоветизационном тренде проявляются в 1990-е-начало 2010-х годов, достигнув апогея на интервале 2009-2011 годов. Однако взгляд на историю в соответствии с советской матрицей восприятия прошлого оставался на всех периодах явно доминирующим. С начала 2010-х наблюдается новый рост популярности советских исторических образов и интерпретаций, что возможно трактовать в качестве сформировавшейся тенденции ресоветизации общественного сознания. Предположение, что советский исторический нарратив в общественном сознании российского населения связан исключительно с ностальгией по СССР старших поколений не подтвердилось. Молодое поколение, вошедшее во взрослую жизнь в 2010-е годы, оказалось в восприятии истории более просоветски ориентировано, чем поколения средних возрастов.

Вместе с тем, новая модель исторического сознания не являлась непосредственным воспроизводством исторического сознания периода СССР. Наряду с вектором ресоветизации прослеживается тенденция распространения взгляда на историю с позиций православной государственности. В целом оба вектора выражают тренд усиления имперского исторического нарратива. Либеральный взгляд на историю, несмотря на поддержку на уровне властного дискурса в 2000-е — 2010-е годы, не сформировался в виде доминанты и представлял позицию меньшинства. 

Прослеживаемые тенденции показывают, что имперский вектор в историческом сознании будет и далее усиливаться. Главный вопрос состоит будет ли православно-имперский и советско-имперский дискурс синтезирован в рамках единой версии истории, или будут представлять в дальнейшем две антагонизменные версии восприятия прошлого. По большому счету это развилка между гражданской консолидацией на имперской платформе и гражданским конфликтом в формате войн исторической памяти.

Примечания

---

^[1] «Он подается как чистильщик» Почему россияне с каждым годом все больше любят Сталина URL:https://lenta.ru/articles/2019/04/17/stalin/

^[2] БАГДАСАРЯН В.Э., АБДУЛАЕВ Э.Н., КЛЫЧНИКОВ В.М. и др. Школьный учебник истории и государственная политика. М.: Научный эксперт, 2009. 376 с

^[3] ЛЕВАДА Ю.А. Историческое сознание и научный метод // Философские проблемы исторической науки / Отв. ред. А.В. Гулыга, Ю.А. Левада. М.: Наука, 1969. C. 186-224.

^[4] КОЯЛОВИЧ М.О. История русского самосознания. СПб.: Издательство: А.С. Суворина, 1901. 639 с., Лихачев Д.С. Национальное самосознание Древней Руси: очерки из области русской литературы XI–XVII вв. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1945. 119 с.

^[5] БАДРЕТДИНОВ В.З. Историческое сознание как социальный феномен и форма рефлексии. Дис…. кандидата философских наук. Уфа, 2009. 147 с.; БАРГ М.А. Историческое сознание как историографическая проблема // Вопросы истории. 1982. № 12. С. 49–66; БАХТИН М.В. Историческое сознание и рефлексия исторического // Вестник МГОУ. Серия «Философские науки». — М., 2012. — № 3. — С. 17–27; ЛАВРИКОВ С.В. Историческое сознание как фактор социального развития (теоретический аспект) // Вестник Тверского государственного технического университета. Серия: науки об обществе и гуманитарные науки. 2015. № 1. С. 43-47; ЛЕОПА А.В. Структура исторического сознания в условиях социокультурного кризиса. Дис. … кандидата философских наук. Красноярск, 2011. 134 с.; МЕРЗЛЯКОВА И.Л. Историческое сознание современного российского общества: социально-философский анализ. Дис. … канд. филос. наук. Ростов н/Д, 2005 161 с.; СВИРИДА Н.Н. Историческое сознание как явление культуры. Дис. … кандидата философских наук . Омск, 2004. 151 с.; ФРОЛОВ В.А. Историческое сознание российской молодежи: условия формирования и проявления в социальных практиках. Дис. кандидата социологических наук. Специальность: 22.00.04 – Социальная структура, социальные институты и процессы. Южно-Российский государственный политехнический университет им. М.И. Платова. Краснодар. 2014. —- 212 с.; ХАНДОЖКО Р.И. Массовое историческое сознание в контексте социально-политических трансформаций 1985-1991 гг. : региональный аспект. Дис. .. кандидата исторических наук. Ростов-на-Дону, 2010. 187 с.

^[6] Сайт ВЦИОМ URL: https://wciom.ru/;  Сайт ФОМ URL: https://fom.ru/; Сайт Левада-центра: http://www.levada.ru/

^[7] Выдающиеся люди URL: https://www.levada.ru/2017/06/26/vydayushhiesya-lyudi/

^[8] Владимир Высоцкий — русский кумир XX века URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116650

^[9] Канонизация Николая II URL: https://bd.fom.ru/report/cat/polit/old_pol/dd002042

^[10] Реакция населения РФ на канонизацию Николая II URL: http://www.ng.ru/ng_religii/2000-09-27/3_nikolay.html

^[11] Гражданская война в России: сто лет спустя URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9180

^[12] Царская семья: общественная оценка спустя столетие URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9210

^[13] Имя России URL: http://www.nameofrussia.ru/

^[14] Первая мировая в исторической памяти россиян URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9411

^[15] Русско-японская война: век спустя URL: http://bd.fom.ru/report/cat/hist_ro/ross-until17/dd052226

^[16] Первая мировая в исторической памяти россиян URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9411

^[17] Февральская революция: 90 лет без монархии URL: http://bd.fom.ru/report/cat/socium/hist_ro/d070825

^[18] Февральская революция 1917 URL: https://www.levada.ru/2017/02/14/fevralskaya-revolyutsiya-1917/

^[19] Владимир Ленин URL: https://www.levada.ru/2017/04/19/vladimir-lenin/

^[20] Герои и жертвы Русской революции URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=2835

^[21] Ленин жил, Ленин жив, Ленин..? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115661

^[22] О Ленине URL: https://fom.ru/Proshloe/11472

^[23] Октябрьская революция URL: https://www.levada.ru/2017/04/05/oktyabrskaya-revolyutsiya-2/

^[24] Back in the USSR? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116009

^[25] Октябрьская революция URL: https://www.levada.ru/2017/04/05/oktyabrskaya-revolyutsiya-2/

^[26] Октябрьская революция: 1917-2017 URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116446

^[27] 1917–2017. Память о революции Инфографика ФОМ с основными результатами опросов про революцию URL: https://fom.ru/Proshloe/13839

^[28] Гражданская война. Александр Колчак URL: http://bd.fom.ru/report/cat/hist_ro/rev_war/d084122; 1917–2017. Память о революции Инфографика ФОМ с основными результатами опросов про революцию URL: https://fom.ru/Proshloe/13839

^[29] Гражданская война в России: сто лет спустя URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9180

^[30] Уровень одобрения Сталина россиянами побил исторический рекорд URL: https://www.rbc.ru/politics/16/04/2019/5cb0bb979a794780a4592d0c

^[31] Динамика отношения к Сталину URL: https://www.levada.ru/2019/04/16/dinamika-otnosheniya-k-stalinu/

^[32] Опрос показал, сколько россиян хотели бы жить в эпоху Сталина URL: https://ria.ru/20190418/1552824590.html

^[33] Сталин: тиран или герой? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=3031

^[34] Десталинизация: за и против URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=1690

^[35] Память о Сталине: за и против URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=2891

^[36] И. Сталин URL: http://bd.fom.ru/report/cat/old_pol/stalin/dd030831

^[37] XX съезд КПСС: разоблачение культа личности URL: http://bd.fom.ru/report/cat/old_pol/stalin/dd060822

^[38] Война и Победа URL: https://fom.ru/Proshloe/13313

^[39] О репрессиях, репрессированных и сильной руке URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=2713

^[40] Великая Отечественная война URL: https://www.levada.ru/2018/06/20/velikaya-otechestvennaya-vojna-3/

^[41] Россияне о Никите Хрущеве URL: http://www.levada.ru/2014/10/17/rossiyane-o-nikite-hrushheve/

^[42] ВЫЖУТОВИЧ В. Ложные воспоминания.  По результатам недавнего опроса, проведенного «Фондом общественное мнение» URL: http://politcom.ru/18162.html

^[43] Правители URL: https://www.levada.ru/2017/02/15/15388/

^[44] Ввод войск в Чехословакию: 50-я годовщина URL: https://fom.ru/Proshloe/14084; «Левада-центр: более трети россиян не знают о вводе войск в Чехословакию в 1968 году URL: https://www.novayagazeta.ru/news/2018/08/20/144322-levada-tsentr-bolshe-treti-rossiyan-ne-znayut-o-vvode-voysk-v-chehoslovakiyu-v-1968-godu

^[45] Вывод войск из Афганистана: 30 лет спустя URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9556

^[46] Правители URL: https://www.levada.ru/2017/02/15/15388/

^[47] КОНИК С.В. Россия глазами европейцев URL: Россия и Европа. История, традиция и современность. М.: Вече, 2014. Т.1. С. 163-208. 

^[48] In Russia, nostalgia for Soviet Union and positive feelings about Stalin URL: https://www.pewresearch.org/fact-tank/2017/06/29/in-russia-nostalgia-for-soviet-union-and-positive-feelings-about-stalin/

^[49] О роли Михаила Горбачева URL: https://fom.ru/Politika/12542

^[50] Распад СССР: неизбежность или случайность? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=1732

^[51] «Перестройка» URL: https://www.levada.ru/2019/04/23/perestrojka/

^[52] Михаил Горбачев: преступник или жертва? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115603

^[53] Ностальгия по СССР URL: https://www.levada.ru/2018/12/19/nostalgiya-po-sssr-2/

^[54] Back in the USSR? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=116009

^[55] О распаде СССР URL: https://fom.ru/Proshloe/11314

^[56] «Эпоха Ельцина» как мы ее помним URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=115565

^[57] Августовский путч URL: https://www.levada.ru/2018/08/14/avgustovskij-putch-2/

^[58] Память о Борисе Ельцине и 90-х URL: https://fom.ru/Proshloe/12408

^[59] Эпоха Ельцина и распад СССР URL: https://www.levada.ru/2016/02/01/epoha-eltsina-i-raspad-sssr/

^[60] Наследие Егора Гайдара: подвиг или провал? URL: https://wciom.ru/index.php?id=236&uid=9600